Всё утро ждал, когда женщина придёт за своим пакетом. Напрасно! Никто не пришёл. Несколько раз мне казалось, что где-то в гулкой пещере подъезда хлопает дверь. Я подбегал вначале к дверному глазку, потом - к кухонному окну, из которого видна дорожка перед домом, но так и не увидел ничего интересного. Тихо было в доме, тихо на улице, разве что пройдёт мимо сгорбившийся дворник, волоча за собой разболтанную тележку о трёх колёсах, четвёртое - давно уже отвалилось, или проскользит мимо окон машина, и всё, тишина.
После обеда я окончательно потерял терпение, оделся, взял свою трость и вышел на улицу. В глубине двора, в тени четырёх стареющих лип, есть несколько скамеек. Я уселся на одну из них. С этого места мне был виден весь наш маленький двор, а также подъезды и большинство окон нашего четырёхэтажного дома. В третьем этаже, в окне моей кухни, сквозь занавеску была видна зажжённая люстра. Уходя, я забыл выключить свет. Что делать, памяти совсем не стало! И зачем я вообще включил эту люстру в такой погожий, солнечный день? Следовало бы вернуться, погасить свет, но я решил не беспокоиться. Пусть себе горит. Поднимешься наверх, и не захочется уже спускаться назад, а на улице так хорошо! Судя по календарю - осень, а всё ещё как будто лето, тепло.
Рядом со мной, на краешке скамейки, примостился старичок из второго подъезда. Я не знаю, как его зовут. Он никогда ни с кем не разговаривает, только улыбается и поднимает правую руку, когда хочет поприветствовать кого-нибудь. Обычно я отвечаю ему тем же жестом, и он очень радуется, кивает головой и быстро-быстро моргает глазами, как будто собирается заплакать, но не плачет. Мне рассказывали, что этот старичок пережил инсульт и два серьёзных инфаркта. Другой бы на его месте не поднимался с постели, а этот каждый день, как штык, выходит во двор и гуляет, в дождь, в снег, в мороз. Я часто вижу его из окна. По нему можно сверять часы. Если бы в один прекрасный день он вдруг не вышел бы на прогулку, я бы, пожалуй, расстроился. Не важно, что за всю свою жизнь я не обмолвился с ним ни единым словом. Что с того? У нас двоих есть что-то общее, что-то неуловимо связывающее нас друг с другом и с жизнью, и с нашим теперешним временем. У меня осталось не так уж много подобных связей, и каждая из них дорога мне, как тоненькая ниточка, вплетённая в истрёпанный канат, соединяющий меня с миром.
Когда-то таких ниточек было много, я их не считал, не оплакивал их, когда они рвались. А теперь, если ниточка рвётся, такая тоска подступает к сердцу! Боже мой, какая тоска!
Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Пока человек растёт, взрослеет, его окружает огромная армия связанных с ним людей. Тут тебе и родители, и одноклассники, потом однокурсники, коллеги, дети, друзья детей, всех и не перечислишь. Но вот, достигнув какого-то невидимого рубежа, начинаешь замечать, как один за другим исчезают друзья, знакомые, родственники, как расходятся пути, как вырастают дети, как смерть забирает дорогих и близких. И тут бы привыкнуть к прощаниям, но нет, не выходит, потому что, прощаясь с другими, прощаешься и с самим собой, с тем, кем ты был прежде, за мгновение до ненавистного расставанья. И хочется вернуться к себе, к тому, цельному, не размытому потоком времени, но обратного пути нет, всё только вперёд и вперёд, в неизвестное, к неизвестным. А они, неизвестные, окружены своим собственным миром, им нет до тебя никакого дела. Так и выходит, что чем старше становишься, тем сильнее тянешься к людям, и тем труднее становится до них дотянуться.
Иногда мне в голову приходит странная фантазия, будто я живу внутри какой-то прозрачной сферы, из которой выкачали воздух. Ничто живое не может ко мне приблизиться из страха задохнуться. Сделаю шаг вперёд, и все отступают, освобождают мне место. На что мне это пустое, безвоздушное место?
Должно быть старичок, сидящий рядом со мной, тоже живёт внутри своей сферы, потому и не говорит, потому и приветствует всех взмахом правой руки.
Мы просидели на улице долго. Молчали, грелись на солнце. К вечеру стали возвращаться домой соседи. С некоторыми из них я здоровался без слов, снимая шляпу и кланяясь, а они кивали мне в ответ. Но никто не подходил, чтобы поговорить, так что я ничего не узнал о новых жильцах, поселившихся в нашем подъезде на четвёртом этаже. Не видел и женщину, оставившую мне пакет. Ушёл домой разочарованным. Пробовал смотреть телевизор. Какую же всё-таки чепуху показывает иногда наше телевидение!
