Все мы с детства знакомы с творчеством Толстого, но для многих из нас этот человек представляется исторически удалённым, хрестоматийным персонажем из прошлого. И хотя мы до сих пор с интересом читаем его книги, голос автора звучит в них как будто издалека, словно сквозь стену, разделяющую нас. Слишком уж он большой авторитет для того, чтобы быть близким.
Мысль о том, что величие человека делает его одиноким, не нова. Однако нельзя забывать и обратную её сторону, а именно, что одиночество подобного рода объясняется внутренним отчуждением людей. Всё высокое в какой-то момент становится недосягаемым. Оно существует над миром: для мира, но вне его.
Что-то подобное чувствовал когда-то и я в отношении Толстого. К тому же мне нередко представлялось, что литература и жизнь – две совершенно разные сферы. Одна существует реально, другая, как её отражение – виртуально, хотя и у той, и у другой есть свои законы и правила, лишь частично пересекающиеся.
Так я считал до тех пор, пока мне не представилась возможность посетить Ясную Поляну, побродить неспеша по лесам и лугам, где не раз ступала нога Льва Николаевича, побывать в его доме, послушать голос писателя в записи и просто посидеть на лавочке в парке, впитывая в себя непонятное ощущение внутренней перекройки привычного времени. Мне показалось, что в усадьбе и в окрестностях её всё дышит присутствием Толстого, на всём лежит отпечаток его гения. Подобного чувства я не испытывал более нигде.
Практически сразу моё отношение к творчеству Льва Николаевича, к самой его личности начало меняться. Я уже не думал о нём как о далёком человеке из прошлого. Он стал мне ближе. Его идеи и мысли в романах, рассказах и особенно в публицистике сделались понятней. С ним стало намного легче спорить, появилось желание возражать и не соглашаться. Он словно сошёл с пьедестала, сел со мной рядом и заговорил по-хорошему, попросту.
Потерял ли я что-то от этого? – вряд ли. Приобрёл? – безусловно! Я нашёл себе друга. Кому-то такое признание покажется слишком нескромным. Кто я таков, чтобы ставить себя наравне с Толстым! На что я отвечу: а как вы думаете, хорошо ли быть одиноким? Хорошо ли, когда твои мысли, чувства и страстные душевные порывы становятся камнем в фундаменте новой культуры, который нельзя уже вынуть из-под земли? Что предпочёл бы сам Лев Николаевич, дружескую беседу или проповедь с амвона ему же возведённого храма?
Человеку высокой культуры редко свойственно высокомерие. Человеку высокого духа оно претит. Книга пишется для читателей, картина – для зрителей. Талант никогда не творит для себя. Поэтому я поверну ваш упрёк иначе: кто я такой, чтоб отказываться от этого дара? Мне, как и всякому, подобает принять его с честью.
