Памятник князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому в Суздале у входа в Спасо-Евфимиев монастырь.

Памяти князя Пожарского

Письменная история сохранила для нас сравнительно много сведений о жизни национального героя России Дмитрия Михайловича Пожарского. Судя по летописям и другим рукописным памятникам эпохи, современники относились к нему с глубоким почтением. Как же случилось, что память о нём столь скоро исчезла, и имя его пребывало в полнейшем забвении на протяжении нескольких веков? Даже место последнего упокоения князя оказалось заброшенным, и спустя каких-нибудь полсотни лет с момента его погребения никто уже в точности не помнил, где он был похоронен. Мы и теперь не могли бы с полной уверенностью сказать, где именно находится его могила, если бы не завещание князя – «духовная грамота», обнаруженная недавно в Российском государственном архиве древних актов*.

Забвение деталей в истории – явление в общем-то обыкновенное. Частное стирается из памяти потомков, отдельные нити событий сплетаются в общую канву. Казалось бы, что нам за дело, где упокоен прах того или иного исторического персонажа, от этого суть его дел при жизни никак не меняется. Действительно, факты есть факты, они неизменны, однако сами по себе они ещё ничего не значат. Всё зависит от их интерпретации. Каждое новое поколение трактует прошлое по-своему, исходя из собственных взглядов, сиюминутных целей и интересов. В этом, собственно, и состоит важнейшая роль исторической науки в формировании идеологического фундамента современности.

Изучая фундамент, можно многое выяснить о характере здания, на нём покоящегося. Точно так же и здание подразумевает некое наиболее соответствующее ему устройство фундамента. В этой связи интерпретации прошлого выглядят отнюдь не случайными. Они закономерны, как закономерен всякий процесс, в том числе исторический. Причинно-следственные связи прослеживаются в истории далеко не столь ясно, как в точных науках, однако они присущи ей в не меньшей степени. Поэтому скорое забвение потомками могилы и вообще всякой памяти о жизни Пожарского выглядит вполне симптоматичным. Оно отражает общеисторическую тенденцию последующих веков, сохраняющуюся, между прочим, и по сей день.

С самого начала свершившийся подвиг Пожарского стал как бы затушёвываться будничностью дальнейших событий. Князь сделал хорошую карьеру при дворе новоизбранного монарха, но ничем особенным при этом себя не проявил, на первые роли не вышел, власти и денег без меры не снискал. В составе верхушки государственного аппарата он был одним из многих, служил исправно по мере сил и слабого здоровья своего, и по казённым документам не был выделен в общем-то ничем. Летописцы тоже нечасто вспоминали его и то, как правило, только в связи с текущими военными делами, коих в первое время правления царя Михаила Фёдоровича было немало. Смута ещё не была преодолена, тут и там возникали кровавые стычки с казаками, мародёры-поляки то и дело вторгались в пределы царства, грозя разорением западным сёлам и городам.

В этих условиях власти и сам народ видели надежду на мир и спокойствие не в реформах государственного строя, а в возвращении к старинным порядкам и обычаям, бытовавшим при Рюриковичах. Поэтому недавная история народного ополчения под предводительством Минина и Пожарского была неудобна всем, хотя и по разным причинам. Народ хотел поскорее забыть о смуте и вернуться к обычной жизни. Всё, что напоминало о лихих временах, вызывало вполне объяснимое отторжение. Подвиг защитников Москвы был неразрывно связан с долгой и чёрной полосой лихолетья и потому очень скоро изгладился из памяти людей, не перейдя в народную легенду, не сделавшись частью народного эпоса.

Не стал он и частью государственной идеологии в отличие, например, от крайне сомнительной полулегенды об Иване Сусанине. Преимущества её перед истинными, хорошо задокументированными событиями, связанными с Нижегородским ополчением и личностью Пожарского, вполне очевидны. Два героя: один «отдал жизнь за царя», другой посадил его на трон. Мёртвый слуга был, конечно, гораздо выгоднее и удобнее живого благодетеля как с идеологической, так и с чисто житейской стороны.

Напряжённые стычки с народом, бунты и мятежи, происходившие в начале царствования следующего царя из династии Романовых – Алексея Михайловича, ещё менее способствовали популярности в верхах идеи земства и вообще какого бы то ни было народовластия в любой его форме. С земством, однако, всё-таки приходилось считаться, по временам даже идти на компромисс, в частности, при создании нового свода законов, так называемого Соборного уложения. Компромисс этот зримо ограничивал верховную власть, стремившуюся к абсолютизму. Естественно, что при таком раскладе сил воспоминания о временах тотального банкротства государства были крайне неуместны, можно сказать – крамольны. Сама мысль о возможности краха монархии должна была быть истреблена без всякой пощады. Память о Смуте, о преступлениях боярства и об избрании царя, окружившего себя всё теми же боярами, окончательно канула в Лету. И всё-таки власть была некрепка, архаична, и можно без всякого труда усмотреть историческую иронию в том, что многие признаки Смуты вновь проявили себя в период междуцарствия, отмеченного регентством царевны Софьи Алексеевны.

В дальнейшем, с утверждением на троне её сводного брата – царя Петра Алексеевича, начались коренные реформы, создавшие условия для того, чтоб на месте обветшавшего полуфеодального конгломерата возникло современное национальное государство подстать передовым образцам тогдашней Европы, хотя, разумеется, и не без сильного отпечатка местной культуры и традиций. Вектор развития переместился на Запад, и целое столетие прошло, прежде чем в обществе снова возник интерес к отечественной истории. Тем временем в середине XVIII века родовая усыпальница забытых князей Пожарских и Хованских в суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре была разобрана, материалы из стен её и даже надгробные плиты пошли на строительство новых церковных сооружений.

Интерес к истории России, в особенности – к истории её героического народа, возродился во время Наполеоновских войн, когда всем вдруг стало понятно, что даже мощнейшая империя с огромной армией и чрезвычайно развитым репрессивным аппаратом не в состоянии обеспечить безопасность собственных граждан. В крупных войнах всегда побеждает народ. Значит, народ непобедим. После целого века ничем не ограниченного абсолютизма, возведённого чуть ли не в ранг религии, эта мысль была до того революционной, что не сразу проникла в умы образованных слоёв. Но семена народничества всё же упали на стылую почву, чтобы вскоре оттаять и принести обильный урожай.

Одним из первых, кто уловил этот сдвиг в общественном сознании, был Николай Михайлович Карамзин. Ему мы во многом обязаны началом возвращения к собственным корням, преобразившим отечественную культуру в начале XIX века. До него, разумеется, были Татищев, Болтин, Щербатов, но именно он, Карамзин, по меткому выражению Пушкина – «первый наш историк и последний летописец», внёс огромный вклад в популяризацию исторической науки. Следуя его примеру, юные таланты из числа академической молодёжи и дилетанты всех возрастов крепко засели за изучение старинных рукописей. Стали понемногу издаваться и труды о периоде Смуты. Однако немало воды утекло прежде, чем кто-то вспомнил, собственно, о Дмитрии Михайловиче Пожарском и заинтересовался его биографией, памятью о нём и, в том числе, местом его захоронения. Сам Карамзин, к сожалению, умер, не успев закончить свой колоссальный труд – «Историю государства Российского». Она обрывается на Междуцарствии 1611-1612 годов и не содержит сведений ни о Нижегородском ополчении, ни о его руководителях. Следующей главой должна была быть глава о Пожарском. Историческому наследию князя снова, в который уж раз, не повезло.

Портрет Николая Михайловича Карамзина.
Автор: В. А. Тропинин.
Дата создания: 1818 год.
Место хранения: Государственная Третьяковская галерея, Москва.
Источник изображения: Wikimedia Commons (Public domain).

В 1851 году русский археолог Алексей Сергеевич Уваров проводил раскопки на территории Спасо-Евфимиевского монастыря в Суздале и обнаружил там следы обширной усыпальницы, окружённой руинами бутовых стен, покоившихся на подземном фундаменте. Внутри были найдены кирпичные склепы и индивидуальные гробницы в виде антропоморфных саркофагов. Лишь два саркофага удалось идентифицировать по надписям на крышках. Один из них принадлежал сыну Дмитрия Михайловича Фёдору Дмитриевичу Пожарскому, другой – князю Никите Андреевичу Хованскому. Большой саркофаг без надписи, расположенный по соседству с ними, был приписан без всяких на то оснований самому Дмитрию Михайловичу. Сделано это было, по-видимому, в угоду общественному мнению, к тому же склепом заинтересовались сыновья тогдашнего императора Николая I. Чтобы не разочаровывать их, специально созданная комиссия Святейшего синода утвердила действительным факт захоронения князя Пожарского в Спасо-Евфимиевом монастыре. Факт этот, впрочем, оставался сомнительным вплоть до нашего времени, когда, как уже упоминалось выше, ему нашлось документальное подтверждение**.

По окончании археологических работ погребения были вновь засыпаны землёй. Место, где располагалась усыпальница – вплотную к юго-восточной стене Спасо-Преображенского собора, возле апсиды придела св. Евфимия – было обнесено оградой, в центре которой установили столбик с надписью: «Здесь лежит князь Дмитрий Михайлович Пожарский».

Вскоре, однако, на высочайшее имя поступило прошение от граждан об устройстве на месте погребения князя памятника в честь новоявленного народного героя. Царь Николай Павлович был весьма неглупым человеком и хорошо понимал, какое идеологически двусмысленное значение может нести подобный монумент. Но как раз в ту пору – в 1852 году, он стоял на вершине своего могущества как непререкаемый самодержец и жандарм Европы, вследствие чего мог позволить себе проявить даже некоторый либерализм. Он дал всемилостивейшее согласие на строительство, но денег не дал. Средства на памятник собирали «всем миром» в виде частных пожертвований от граждан.

Вообще глубоко знаменателен сам факт того, что вопрос о возведении памятника дошёл до императора. Ни один из чиновников, составлявших тогдашнюю разветвлённую и громоздкую иерархию власти, как светской, так и духовной, не осмелился решить его сам. А ведь речь шла даже не о столицах – Петербурге или Москве, а о далёком, тихом, глубоко провинциальном Суздале, населённом по преимуществу монахами, ремесленным людом и мелкими торговцами. В обыкновенных случаях разрешения на строительство храмов и других сооружений на территории монастырей выдавал Святейший синод. Но в том-то и дело, что этот случай был необыкновенным. Идеологическую его подоплёку понимали все и брать на себя ответственность явно не спешили.

Сбор необходимой суммы, 75 тысяч рублей, занял шесть лет. За это время в стране произошло множество важных событий. Возгордившись сверх меры, Николай I в одиночку, без единого союзника ввязался в войну против всей Европы, и бесславная эта война не только свела в могилу его самого, но и сломала хребет с виду прочному русскому абсолютизму. На трон вступил его сын, ставший впоследствии первым российским императором, погибшим от рук простолюдина. Всё общество вдруг всколыхнулось, пришло в движение, всё зашаталось – устои и нравы. Казалось бы, в такие-то времена и вспомнить бы о земстве, о народовластии, об участии в общественной жизни всех слоёв населения. О них и вспомнили, но как-то робко, однобоко, нерешительно, и в общем-то мало что из этого вышло. А памятник всё-таки начали строить.

По указанию Александра II монумент Пожарскому в образе мавзолея-часовни следовало выстроить в «старинном русском стиле», приходившем тогда на смену изжившему себя классицизму. На деле вышла всё-таки смесь из стилей, довольно причудливая, но, несомненно, оригинальная, особенно для того времени. Автором проекта стал профессор Императорской Академии художеств Алексей Максимович Горностаев.

Указ о строительстве был опубликован в 1858 году. Торжественное открытие и освящение часовни состоялось 2 июня 1885 года. Сбор средств, подготовка и строительство заняли, таким образом, 33 года. За это время на троне успели смениться три императора. Само собой создаётся впечатление, что с работами явно не спешили. И дело даже не в том, что не было денег – деньги как раз-таки были. Просто проект этот оказался, выражаясь современным языком, не слишком приоритетным. Для сравнения, несоизмеримо более масштабное строительство храма Воскресения Христова на крови (Спаса на крови) в Петербурге продолжалось лишь 24 года. Сопоставляя мысленно два этих памятника-монумента, построенных примерно в одно и то же время, не перестаёшь удивляться, сколь разны их судьбы, масштабы и общее историческое значение.

Надо признать: мавзолей князя Пожарского вышел хотя и небольшим, но роскошным как внутри, так и снаружи. Стены из белого каррарского мрамора, богатая каменная резьба, бронзовые рельефы, мозаичные иконы – всё это впечатляет. Но вместе с тем одно это здание, взятое само по себе, создаёт ощущение какой-то недосказанности. Им обозначена память о человеке, и только. А где же приметы жизни, знаки эпохи, свидетельства проявленного героизма? Не зря же зовём мы Пожарского народным героем, спасителем Отечества!

Создатели мавзолея, очевидно, тоже чувствовали эту проблему. В середине XIX века существовало ещё слишком мало источников, из которых любой желающий мог почерпнуть хотя бы общие сведения о биографии князя. Литература о нём, в особенности популярная, была редка и доступна лишь ограниченному кругу людей. Для широких народных масс история жизни Дмитрия Михайловича оставалась закрытой книгой. Забытого героя нужно было как-то популяризировать. В каком-то сугубо практическом смысле памятник требовал обоснования здесь и сейчас, чтобы каждый пришедший к нему не ушёл равнодушным. Малые размеры сооружения и теснота интерьера не позволяли использовать чисто наглядные средства вроде картин и скульптур, к тому же в часовне они были бы явно неуместны. Поэтому, видимо, на каком-то из этапов разработки проекта архитекторы решили поместить в арочных нишах снаружи здания письменный рассказ о подвигах Пожарского. Уже одно это свидетельствует о глубочайшей степени забвения, постигшего князя после смерти.

Но и тут сказалась какая-то сдержанность, несмелость в осуществлении задуманного. Перво-наперво, где было взять текст такого рассказа? «Сочинить самим?» – но вдруг напишешь что-нибудь лишнее, рассердишь чиновников и, чего доброго, загубишь памятник, попав под цензуру. Слишком уж щекотливой была история Смуты, слишком много в ней было потенциально крамольного – и фактов, и интерпретаций.

Затем, положим, текст был написан и сверен с цензурой. Каким же образом согласовать его с обликом часовни, не нарушив её торжественности? Православный храм, пусть и малый, всё же остаётся святыней, дело ли это, испещрять его светскими письменами?

В конце концов было принято соломоново решение: взять текст из старинной летописи, причём изобразить его в камне точно так, как делали это летописцы на бумаге в начале XVII века – старорусским полууставом. Так и было исполнено. В результате овеянные ореолом древности письмена как нельзя лучше вписались в стиль и характер экстерьера. Популяризаторская роль повествования при этом, конечно, сильно пострадала. Даже в наш просвещённый век всеобщей грамотности многие люди, не привыкшие читать старинные тексты, с трудом разбирают их. Что уж говорить о веке девятнадцатом, когда по статистике грамотой владела от силы лишь пятая часть населения. По иронии судьбы, или по её закономерности, вновь, как и в прежние времена, чисто внешние обстоятельства встали на пути широкого распространения информации о жизни Пожарского. И не в последний раз! – но об этом позже. Пока же необходимо остановится подробнее на детальном разборе упомянутой надписи, и вот почему.

Каждый из нас теперь, имея досуг и желание, может поехать в Суздаль и посетить Спасо-Евфимиев монастырь чтобы лично ознакомиться с историей, вытесанной в камне на стенах мавзолея. Но нередко случается так, что поездки эти, особенно групповые, более или менее строго регламентированы по времени, вследствие чего останавливаться на чтении у туристов попросту нет возможности. К тому же, как уже говорилось, чтение это не из простых. Чтобы всякий желающий смог в своё удовольствие не спеша изучить содержание надписей, ниже будут размещены их фотографии, а рядом для удобства – переложение текста на несколько более современный язык.

Прежде чем перейти непосредственно к тексту, упомянем вкратце о его происхождении. Источником для надписи послужил документ с традиционно длинным названием: «Летопись о многих мятежах и о разорении Московскаго государства от внутренних и внешних неприятелей и от прочих тогдашних времён многих случаев, по преставлении царя Ивана Васильевича, а паче о межгосударствовании по кончине царя Феодора Иоанновича, и о учинённом исправлении книг в царствовании благовернаго государя царя Алексея Михайловича в 7163/1655 году. Собрано из древних тех времен описаниев».

Как следует из заголовка, летопись эта довольно поздняя. Составлена она была спустя почти полвека после окончания Смутного времени в виде пространного перечня событий, покрывающего длительный период от кончины Ивана Грозного до первых лет царствования Алексея Михайловича. В основание повести легли многочисленные письменные свидетельства современников описываемых событий. Тон и содержание документа, тот факт, что фамилия Романовых встречается в первом же его абзаце, говорят об официальном происхождении документа и, следовательно, о некоторой степени его тенденциозности. Это отнюдь неудивительно: интерпретации истории были свойственны и тем отдалённым временам.

Текст рукописи весьма обширен, в современном печатном виде он занимает свыше трёхсот страниц. Поэтому при составлении надписи на стенах мавзолея из него были выбраны лишь ключевые предложения и фразы, сложившиеся тем не менее в связный рассказ. Вот что в нём говорится.

Из летописи
о мятежах

Хочу же, братья, поведать вам, как в наши дни видели очи наши и уши наши слышали тоже о таком разорении и запустении царствующего города Москвы от безбожных латинян, от польских и литовских людей и от своих злодеев, изменников и богоотступников. Было то в лето 1611-е от рождества Христова. В святой и великий пост, во вторник начали выходить поляки на Красную и другие площади и сперва сечь людей в Китае-городе, в торговых рядах, потом на Тверской улице. На Сретенской же улице, возглавивший пушкарей

князь Дмитрий Михайлович Пожарский начал давать им отпор, отбил их и в город обратно загнал, а сам поставил острог¹ у церкви Введения Богородицы², после чего пошёл на Кулишки³. Весь день защищал он ту сторону и не давал её жечь врагам, но (под конец), изнемогши от великих ран, пал на землю, и взяли его, и повезли к Живоначальной Троице в Сергиев монастырь⁴. Во всех же городах Московского государства, услышав о таком душегубстве под Москвой, и о том восскорбев и восплакав, помочь ничем не могли. Средь всех же городов в едином граде, именуемом Нижним Новгородом

¹ Острог – деревянное укрепление в виде стены или периметра из стен.
² Имеется в виду церковь Введения во Храм Пресвятой Богородицы на Большой Лубянке.
³ Кулишки – местность в Москве в восточной части Белого города. Сам Белый город был в то время крепостью, состоявшей из крепостной стены и 27 башен. Внутри этой крепости находились две другие: Кремль и Китай-город, имевшие собственные стены и башни (см. карту московских укреплений в начале XVII века ниже на странице).
⁴ Нынешняя Троице-Сергиева лавра.

(жители его) нижегородцы, радея о православной христианской вере, не хотели видеть (перехода) православсной христианской веры в латинство¹, и начали думать, как бы помочь Московскому государству. Один же из них – нижегородец, живший торговлей мясом, Козьма Минин по прозвищу Сухорукий, воззвал к народу: надобно нам оказать помощь Московскому государству и на то не пожалеть нам жизней своих, и не только что жизней, но и дворы свои все продать, жён и детей заложить, и просить, чтобы кто-нибудь вступился за истинную веру и был бы над нами начальником. Нижегородцам слова его пришлись по душе, и надумали они послать пригласить к себе стольника²

¹ В латинство – то есть в католицизм.
² Стольник – придворный чин при царском дворе, рангом ниже боярского.

князя Дмитрия Михайловича Пожарского. (И послали к нему) архимандрита Печёрского¹ Феодосия и из всех чинов лучших людей (города). Князь Дмитрий Михайлович Пожарский пребывал в то время в своей вотчине, лежал и лечился от ран, (а вотчина та) от Нижнего в ста двадцати поприщах² в селе Нижний Ландех³. Князь Дмитрий был им рад и согласился приехать, и написал им (горожанам), чтобы выбрали из своей среды посадских людей ему в соратники для такого великого дела, и чтоб казну (деньги) собирали. (И сказал им:) есть (де) у вас Козьма Минин, бывалый человек и служивый, которому то дело (организаторское и военное) привычно. Новгородцы же, услышав такие слова, очень обрадовались, и вернувшись в Нижний возвестили их всем. И прослышали в других городах ратные люди⁴, что в Нижнем собираются все свободные люди, и собрались из всех городов. Первыми пришли коломенцы, за ними

¹ Тогдашнего настоятеля существующего доныне Печёрского Вознесенского монастыря.
² Поприще – расстояние длиной в 750 саженей, то есть около полутора километров.
³ Нижний Ландех – старинное село, ныне входит в состав Пестяковского района Ивановской области.
⁴ Ратные люди – воины, профессиональные военные.

из украинских¹ городов многие люди, казаки, стрельцы, которые служили в Москве при царе Василии². В Нижнем же князь Дмитрий и Козьма, возложив надежду на Бога, пришли со всеми людьми к Ярославлю. Ярославцы же их приняли с честью и принесли (им) многие дары³. К ним же из городов продолжали стекаться многие ратные люди, а посадские жители привозили в помощь денежную казну и тоже хотели идти со всеми на Москву. Вскоре враг, ненавидя род христианский и желая предотвратить его благополучный сбор (в Ярославле), внушил мысль Заруцкому⁴ убить князя Дмитрия Михайловича Пожарского, но человек, (пребывающий) под охраной десницы Божьей, погубленным быть не может⁵. Князь Дмитрий со всею ратью, испросив Божьей милости, отслужив молебны у Всемилостивого Спаса⁶ и ярославских чудотворцев⁷ и приняв благословение от митрополита ростовского

¹ Имеются в виду города, распологавшиеся на юго-западной окраине тогдашнего Московского государства: Севск, Курск, Путивль и другие.
² Царь Василий – Василий IV Иоаннович (Шуйский). Русский царь с 1606 по 1610 год.
³ От которых князь Дмитрий Михайлович вежливо отказался.
⁴ Заруцкий Иван Мартынович – атаман донских казаков, один из виднейших предводителей казачества в эпоху Смуты. Соратник Тушинского вора.
⁵ К Пожарскому подсылали убийц, но они были вовремя схвачены и обезврежены. Между прочим, князь Дмитрий отказался их казнить. Все причастные к делу были помилованы.
⁶ Храм Спаса на Городу в Ярославле. Сохранился доныне.
⁷ Храм в Спасо-Преображенском монастыре Ярославля. Сохранился доныне.

Кирилла, пошёл из Ярославля на очищение Московского государства и, удалившись от Ярославля на расстояние в семь поприщ, заночевал¹. Рать же оставил на князя Ивана Андреевича Хованского и на Козьму Минина, и отпустил их прямо к Ростову, а в город послал сборщиков, велев им собирать всех ратных людей в полки. А сам с небольшим количеством охраны поехал в Суздаль, поклониться Всемилостивому Спасу и чудотворцу Евфимию и у родительских гробов проститься². Из Суздаля же пошёл к Ростову. Собралась вся рать в Ростове. Князь же Дмитрий Михайлович Пожарский да Козьма, да с ними вся рать пошли из Ростова в Переславль, из Переславля к Живоначальной Троице, и встали у слободы Клементьевской³, а к Москве не пошли из-за того, что друг на друга никакого зла не умышляли⁴. Пришли к ним дворяне и казаки

¹ То есть задержался, свернул с дороги, отправив рать вперёд.
² Проститься – (здесь) получить благословение предков.
³ Территория несуществующей ныне слободы, затем села Клементьева, входит теперь в состав города Сергиев Посад Московской области. В XVII веке слобода располагалась к юго-востоку от Троице-Сергиева монастыря.
⁴ В этом месте из-за многочисленных пропусков оригинального текста летописи теряется смысл описываемого конфликта. «Зла не умышляли» друг против друга рать под предводительством Пожарского и армия казаков, стоявшая табором у осаждённой ими Москвы.

и возвестили князю Дмитрию, что (польский воевода) гетман Хоткевич¹ (с войском) скоро будет под Москвой, и потому князю Дмитрию не резон затевать войну с казаками. И послал (князь Дмитрий) наскоро всё своё войско вперёд себя (на Москву), и сам отправился вслед за ним в тот же день, отслужив молебны и получив благословение архимандрита Дионисия и всей братии (Троице-Сергиева монастыря). По дороге на Москву встал (лагерем) на Яузе за пять вёрст, наутро же пришёл под Москву. Князь же Дмитрий Тимофеевич Трубецкой² с ратными людьми встретил его и звал стоять к себе в острог, он же ему отказал³, (сказав), что с казаками стоять не намерен, и отправился к Арбатским воротам, разбив лагерь у стен Каменного города⁴. И построив острог, и вырыв кругом него ров, едва успел укрепиться до гетманского прихода. Гетман пришёл под Москву в августе и встал на Поклонной горе. Наутро же переправился через Москву-реку и подошёл к Чертольским воротам⁵.

¹ Ян Кароль Ходкевич – военный и политический деятель Великого княжества Литовского. Возглавлял войска, посланные для помощи польско-литовскому гарнизону, осаждённому в Московском Кремле казаками и терпевшему страшные лишения.
² Князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой – руководитель Первого ополчения, командовавший казаками и другими ратными людьми, стоявшими под Москвой.
³ Опасаясь измены и покушения на собственную жизнь.
⁴ Имеются в виду каменные укрепления Белого города. Арбатские ворота были устроены в одной из его башен. К этим воротам вела Смоленская дорога, по которой приходили обыкновенно все враги, направлявшиеся с Запада. Впоследствии эта дорога была переименована в улицу Арбат. Подробный план московских укреплений того времени можно найти на карте (см. выше).
⁵ Чертольские ворота Белого города находились на месте нынешней площади Пречистенские Ворота.

Князь Дмитрий вышел против него, и был у них бой от первого часу (дня) до восьмого, и не могли против гетмана устоять с конными воинами, и повелел (тогда князь) сойти всей рати с коней, и начали биться пешими, и едва не голыми руками сражались друг против друга, (в ярости бросив оружие), и насилу устояли (против поляков). Полки же атамана Трубецкого пришли им самовольно на помощь, и по милости Всещедрого Бога гетмана отбили и многих литовских людей побили. Гетман же, отступив, встал (опять) на Поклонной горе. А с Поклонной отступив, встал (лагерем) 15 августа у Пречистой Донской¹. И был бой великий с утра до шестого часу, так что даже сам князь Дмитрий со своим полком едва устоял против них. В то же время приключилось быть в полках у князя Дмитрия Михайловича Пожарского троицкому келарю² Аврамию Палицыну, который пошёл в таборы к казакам и молил их (о помощи войскам Пожарского), посулив им мно-

¹ У Донского монастыря в районе нынешней Донской площади Москвы.
² Заведующему кладовой и столовой в Троице-Сергиевом монастыре.

гую казну монастырскую. Они же его послушали и пошли, и соединились вместе (с войсками Пожарского) чтобы Литву побить. И начали всею ратью плакать и петь молебны, чтоб Московское царство Бог избавил от гибели, и дали обет всей ратью поставить храм во имя святого Иоанна Богослова да Петра митрополита московского чудотворца¹. День (меж тем) близился к вечеру. Бог же положил храбрость на немощного. Пришёл Козьма Минин ко князю Дмитрию Михайловичу и попросил у него людей. Князь Дмитрий ему ответил: бери, кого хочешь! Он же взял ротмистра Хмелевского, да три сотни дворянства² и переправился через Москву-реку, встав напротив Крымского двора³. Тут же стояли роты литовской конницы и пешего войска. Козьма же со своими сотнями напал прямо на

¹ То есть дали зарок в случае победы над поляками и Литвой в складчину построить храм в честь названных святых.
² Те и другие – из лагеря пришедших на помощь казаков.
³ Крымский двор – место, где находилось посольство Крымского ханства в Москве. Располагался на месте нынешней улицы Крымский вал.

них, они же побежали к таборам Хоткевича, и рота роту смяла (на бегу). Пехота же наша, увидев это, из ям в засаде напротив них (выбралась и) пошла тихонько к таборам (литовским). Конные же все бросились в преследование (отступавших). Гетман же, покинув богатый обоз и шатры побежал из табора (своего), а наутро (вовсе) отступил от Москвы, и от (пережитого) позора ушёл прочь прямо в Литву. Литовским же людям в городе стало совсем невмоготу от голода великого, который терпели они. Днём 12 октября начался приступ Китай-города, и литовские люди повелели (русским) боярам (вместе с ними сидевшим в осаде), жён своих и всех прочих женщин выпустить из города Кремля вон. Князь Дмитрий сам пришёл принять жён их с честью. Литва, видя своё изнеможение и голод великий, Кремль решила

сдавать и начала вести переговоры, чтобы их пощадили, чтоб идти (служить) к князю Дмитрию Михайловичу в полки. И разослали их по городам, ни единого не убив и не ограбив их. Начальники и все люди, видя над собою милость Божию, начали думать, как бы им избрать на Московское государство праведного (царя), чтобы дан был от Бога, а не от человеков. И послали во все города, чтобы все ехали на избрание. И договорились все вместе о том, чтоб не только вельможи или служилые люди, но и простые все православные христиане (были среди выбирающих). И воскликнули все единодушно, что люб всем на государство Михайло Фёдорович Романов Юрьев¹.

¹ В древнем московском роде бояр Романовых существовал обычай, согласно которому фамилии новорождённых мальчиков происходили от имён или прозвищ их дедов. Поэтому в роду одна за другой менялись фамилии: Кобылины, Кошкины, Захарьины, Юрьевы, Романовы. Родовые ветви время от времени обособлялись, что вносило в родословную изрядную путаницу.

В довершение обратимся заодно и к великолепной работы медной двери, богато украшенной и тоже имеющей надписи, ещё менее удобочитаемые из-за излишней стилизации текста. Верх двери венчают горельефные фигуры Минина и Пожарского. Вокруг них начертано: «Мужаемся и укрепимся о людях наших и о градех Бога нашего, и Господь сотворит благое пред очима Своима». Согласно преданию, князь Дмитрий Михайлович произнёс эти знаменитые слова в ответной речи, адресованной нижегородской делегации, приехавшей просить его на воеводство. Под горельефом краткая подпись: «Князь Дмитрий Михайлович Пожарский и гражданин Козьма Минин Сухорукий». Внизу изображена сцена ранения князя во время защиты Москвы. Надпись гласит: «Был князь Дмитрий Михайлович Пожарский изнеможён от ран в битве».

Мавзолей, с таким трудом и тщанием выстроенный, простоял всего полвека. Он был разрушен в 1933 году, вскоре после упразднения и закрытия монастыря. Трудно согласится с распространённым сегодня мнением о том, что решение о сносе памятника было мотивировано политическими или идеологическими соображениями. История наглядно демонстрирует нам массу примеров, когда молодая советская власть сохраняла и более того – брала под опеку памятники старины гораздо менее значительные, чем усыпальница Пожарского. Вернее будет предположить, что главную роль в разрушении мавзолея сыграло всё то же роковое обстоятельство, что и прежде, а именно – отсутствие славы и всенародной известности. Заметим кстати, что и с захоронением Кузьмы Минина в Спасо-Преображенском соборе Нижегородского кремля в те же самые годы обошлись ничуть не лучше.

Скорее всего дело опять заключалось в том, что имена народных героев периода Смуты были по-прежнему не на слуху, мало кто интересовался ими, за исключением разве что историков, любителей старины, ради собственного удовольствия копавшихся в древних рукописях. И тому, что сейчас каждый школьник знает фамилии Минина и Пожарского, мы обязаны прежде всего советской науке. Официальная идеология СССР с успехом использовала тему демократического земского движения, породившего удивительный феномен Второго (Нижегородского) ополчение четыре с лишним столетия назад. Именно в ХХ веке, особенно после Великой Отечественной войны, началась масштабная популяризация истории Смутного времени, и дотоле забытые герои его вошли, наконец, в народное сознание как символы национальной гордости и патриотизма. Вопрос о восстановлении мавзолея, однако, советские власти не поднимали.

Воссоздание усыпальницы в её нынешнем виде относится к совсем уже недавним временам. Формальный ход этого дела во многом повторил последовательность событий 150-летней давности. Вновь инициатива постройки памятника исходила от граждан. Снова власти, подумав, дали согласие, не выделив при этом ни копейки бюджетных средств. Деньги опять собирали всем миром.

Были, однако же, и отличия, главным образом – к лучшему. Прежняя часовня размещалась таким образом, что её северо-восточный угол совпадал с углом старинной усыпальницы XVII века, благодаря чему северная и восточная стены встали на частично сохранившийся фундамент. Предполагаемый саркофаг князя Пожарского оказался при этом точно в центре сооружения. Другие саркофаги и склепы, находившиеся по соседству, были частично перекрыты стенами, но не разрушены – над ними были воздвигнуты подземные арки, дававшие надёжную опору конструкции. Как показали современные исследования, многие захоронения во время археологических и строительных работ XIX века даже не вскрывались.

Желая устроить мавзолей непосредственно над самой могилой князя Дмитрия, архитекторы были вынуждены поместить его вплотную к стене собора. Это решение повлекло за собой целый ряд негативных последствий. Во-первых, оказалось невозможным ориентировать часовню по сторонам света, входом на запад, как того требовала православная традиция. Дверь бы попросту упёрлась тогда в стену апсиды. По этой причине вопреки стародавнему обычаю вход был повёрнут на восток.

Во-вторых, так как наружные стены мавзолея несли на себе надписи, нужно было обеспечить доступ публики ко всему периметру здания, чтобы люди могли эти надписи прочитать. Оставить широкую мощёную площадку вокруг мавзолея было нельзя. Посетители ходили бы тогда прямо по могилам родственников князя, похороненных тут же, рядом с ним. Эту проблему решили, устроив чрезвычайно узкую металлическую ограду в человеческий рост, окружавшую мавзолей со всех сторон. Расстояние от ограды до стен усыпальницы было так мало, что в этом тесном проходе едва расходились два человека. Нечего и говорить, что железная решётка очень портила внешний вид сооружения.

Фотографический снимок мавзолея, сделанный в XIX веке.

В-третьих, стены Спасо-Преображенского собора, служившие единственным фоном для мавзолея практически с любой точки обзора, представляли собой далеко не лучший задний план. Оба здания были окрашены в светлые тона, вследствие чего контраст между ними был минимальным. Малое строение терялось на фоне большого, особенно когда оставалось в тени после того, как солнце переваливало за полдень и уходило на запад.

Современные архитекторы – честь и хвала им! – воссоздали памятник не только с сердцем, с душой, но и с умом. Прежде всего они приняли во внимание одно совершенно очевидное обстоятельство, которое почему-то ускользнуло от прежних строителей: прах Дмитрия Пожарского мог быть легко перенесён в другое место. Вовсе не обязательно было строить часовню именно там, где он был похоронен. Эта простая мысль сильно облегчила задачу восстановления памятника.

В 2008 году саркофаг Пожарского перенесли на несколько десятков метров к востоку, и над ним очень скоро выросла точная копия утраченного мавзолея. Только теперь она вышла из тени собора, повернулась входом на запад и отринула ставшую ненужной тесную ограду. Вокруг мавзолея разбит газон, а вдоль стен пролегает удобная каменная дорожка, по которой приятно ходить, читая текст летописи и размышляя о прошлом.

Восстановленный мавзолей Дмитрия Михайловича Пожарского.

Каменный крест, установленный на месте старинного склепа князей Пожарских и Хованских.

Многое в этом прошлом туманно. К сожалению, до сих пор история Смуты, её героев, её злодеев, остаётся как будто под спудом. Выдумали праздник взамен годовщины Октябрьской революции – День народного единства, но что мы празднуем в этот день – 4 ноября, для большинства остаётся загадкой.

Редко-редко где по городам, в большинстве своём малым, встретишь какой-нибудь памятник, посвящённый эпохе. В 1955 году в Суздале, в сквере перед входом в Спасо-Евфимиев монастырь был установлен бронзовый бюст Пожарского на гранитном постаменте. Автором его стал известный советский скульптор, Народный художник СССР Заир Исаакович Азгур. Памятник этот долго оставался единственным в нашей стране отдельно стоящим монументом, изображающим князя Дмитрия Михайловича индивидуально, без соратников и антуража. В наши дни их становится больше. Памятники Пожарскому были воздвигнуты в его бывшей вотчине – селе Пурех Нижегородской области (1998 год), в городе Зарайске Московской области, где князь служил воеводой (2003 год), в посёлке Борисоглебском Ярославской области (2005 год)***.

Памятник Дмитрию Пожарскому в селе Пурех.

Памятник Дмитрию Пожарскому в селе Борисоглебском.

Так же сравнительно недавно, в 2005 году, в Нижнем Новгороде появился свой бронзовый монумент, изображающий Минина и Пожарского. Видом он полностью аналогичен московскому и на взгляд современного человека, конечно, сильно устарел. Знаменитая скульптурная композиция, созданная Иваном Петровичем Мартосом два с лишним века назад, вся пропитана духом давно и безнадёжно отжившего классицизма. Она может быть хороша для Москвы, где являет собой привычное зрелище, историческую реликвию начала XIX века. Перенесённый в иной контекст памятник выглядит анахронизмом. Интерес возникает в первую очередь к чему-то прежде не виданному. Старый памятник вряд ли заденет в душах людей нетронутые струны. Между тем, в Нижнем Новгороде есть немало талантливых скульпторов, наших современников, способных отлично работать в бронзе. Городские улицы в центре и даже отчасти на периферии изобилуют бронзовыми бюстами, скульптурами всевозможных жанров, часто оригинальными и весьма остроумными.

Справедливости ради, впрочем, следует всё-таки заметить, что расположение нижегородской копии памятника Минину и Пожарскому было выбрано крайне удачно. Выглядит он очень эффектно, особенно вблизи. Красный гранитный постамент и красно-коричневая лестница, красные стены кремля и красно-жёлтые фасады домов создают гармоничную картину, выгодно подчёркнутую строгой белизной Предтеченского храма. На заднем плане видна Ивановская башня, через ворота которой в 1612 году выходило войско народного ополчения, отправлявшееся на освобождение Москвы.

Копия московского памятника Минину и Пожарскому в Нижнем Новгороде.

А вот в Ярославле – одном из важнейших центров Второго ополчения, не нашлось почему-то подходящего места на улицах и площадях, поэтому памятник Минину и Пожарскому был установлен во дворе Спасо-Афанасиевского монастыря. Над его созданием трудилась целая группа авторов под руководством народного художника России Николая Александровича Мухина. Открытие состоялось 4 ноября 2019 года.

Памятник Минину и Пожарскому в Ярославле.

В музыке, в опере увековечены имена Ивана Сусанина, Бориса Годунова, гетмана Мазепы и даже князя Ивана Андреевича Хованского. О героях же Смутного времени – ни ноты, ни слова.

Или взять хотя бы художественную литературу, это сложное, замысловатое зеркало нашей с вами реальности. Нет у нас на сегодня ни одного большого известного романа, повествующего о тех временах. Какая ещё война, какой исторический перелом в жизни народа и государства, случившийся на протяжении последней тысячи лет, покрыт таким необъяснимым молчанием классиков русской литературы?

Лишь в области живописи эта тенденция, к счастью, выражена слабее, чем в других отраслях искусства. Поэтому давайте закончим наш экскурс в историю Смутного времени картиной русско-итальянского художника Михаила Ивановича Скотти, написанной в 1850 году и хранящейся ныне в Нижегородском государственном художественном музее. Она называется просто: «Минин и Пожарский».

Минин и Пожарский.
Автор: М. И. Скотти.
Дата создания: 1850 год.
Место хранения: Нижегородский государственный художественный музей.
Источник изображения: собственая съёмка.

* Грамота была обнаружена в 1999 году сотрудником Российского государственного архива древних актов Антоном Вячеславовичем Антоновым в числе других личных документов Д. М. Пожарского. Полный текст документа был опубликована в журнале «Отечественная история» № 1, 2000 г., стр. 143-155. По поводу похорон в завещании говорилось следующее: «А тело моё мерзское положить у Всемилостиваго Спаса в Суздале, в головах у света моево у князя Фёдора Дмитриевича. А на отпеванье и на столы пятьдесят рублёв».
** При раскопках в середине XIX века саркофаг Фёдора Дмитриевича – среднего сына Дмитрия Михайловича – был идентифицирован по имевшейся на нём надписи. Большой безымянный саркофаг, стоявший у него в головах, очевидно, действительно принадлежал самому Дмитрию Михайловичу, что подтверждается найденным недавно завещанием князя – «духовной грамотой» (см. примечание выше).
*** Буду крайне признателен, если кто-нибудь из жителей или гостей города Зарайска поделится со мной качественным снимком памятника Д. М. Пожарскому. (Э. К.).

Памяти князя Пожарского

Из летописи о мятежах

Из летописи
о мятежах